Голоса людей сливаются в одну какофонию звуков, от которой голова начинает болеть еще сильнее. Кто-то зовет меня по имени, трогает за плечо и это прикосновение, через плотную ткань, отдается разрядом тока, пробирая до костей. Резко оборачиваясь, я не могу сфокусировать свой взгляд, словно, смотрю видео, смазанное, нечеткое и неясное. Вспышки светомузыки кажутся слишком яркими, ослепляющими и они лишь усугубляют положение. Приходит осознание, что со мной что-то не так, но вместо того, чтобы хоть как-то действовать, я облизываю пересохшие губы, кончиком языка, наплевав на ярко-красную помаду,  и снова слышу свое имя, пробирающееся до сознания через громкую музыку, как через толщу воды.
- Крис? – Голос мужской и прежде незнакомый. Все, что я вижу – это его улыбка, больше походящая на оскал, чем на выражение доброжелательности по отношению ко мне. Его губы находятся на уровне моих глаз, значит, он выше ростом, даже, учитывая туфли на каблуке, которые я надела для похода сюда. Он протягивает руку, убирает прядь волос, выбившихся из косы, и ухватывает за подбородок. Не сильно, но крепко, показывая тем самым свою власть. – Ты в порядке? – Вопрос ставит меня в тупик, и я лениво отмахиваюсь от его руки, чувствуя, как двигаться становится все тяжелее, отчего паника внутри начинает расти. – Конечно, нет. Пойдем, я выведу тебя на улицу.
Нас с детства учат тому, что нельзя никуда идти с незнакомцами, нельзя садиться с ними в машину и ехать, черт знает куда. Вдалбливают нам это в голову, приводя в пример страшилки, больше похожие на городские легенды, но именно сейчас одна из них вполне может стать реальной. Мне надо собрать свои силы и придумать, как сбежать, но мысли отчего-то не хотели приходить в голову. В ней вообще была запредельная пустота и тишина, такая белая, мягкая и пушистая, что в нее хотелось нырнуть с разбега, отключиться и не беспокоиться более ни о чем.
- В туалет. – Произношу, уткнувшись в мужское плечо, почти ему на ухо, делая вид, что обнимаю, а после глупо хихикаю, изображая пьяную. – Мне надо в туалет и потом, можем идти.
От него пахнет сигаретами, алкоголем и чем-то еще, едва уловимый запах, от которого тошнота поднимается комом к горлу. Что-то приторно сладкое, и это помогает немного прийти в себя. Не уйти от этой манящей пустоты, но хотя бы обернуться и попытаться найти глазами другой путь.
Меня притащили сюда друзья, и, если я переживу эту ночь, то они, следующий день, явно нет. Все начиналось довольно невинно – пара коктейлей, танцы в  ритме с остальными под известные хиты, которым волей не волей, начинаешь вторить, срывая голос. Подруга упорно намекала мне на то, что пора было выходить из своей ракушки и начинать, если не заводить отношения, то хотя бы ничем не обязывающие романы. Я смеялась ей в ответ, когда заказывала последний на этот вечер коктейль. С алкоголем я дружу плохо, поэтому точно знала допустимую норму, и никогда более ее не нарушала, но сегодня все шло не по плану. На волне общего веселья и драйва, я теряю бдительность, и это становится моей главной ошибкой.
Он буквально доводит меня до дверей женского туалета, и хорошо, что войти туда ему не дают скопившиеся вокруг девушки. Прежде, чем отпустить, он оставляет на губах поцелуй грубый и рваный, мерзкий, и я едва сдерживаю очередной приступ тошноты. На негнущихся ногах вхожу вовнутрь, чтобы закрыться в одной из кабинок, задерживая дыхание.
- Как ты вляпалась в это, Крис? – Спрашиваю у самой себя, пока дрожащими руками достаю из кармана черного пиджака телефон. Перед глазами все плывет и то ли это действие препарата, то ли это слезы, то и дело норовящие крупными каплями скатиться по моим щекам. Наплевав на чистоту и прочие бредни, я опускаюсь на пол, съезжая медленно по стенке кабинки. Телефон в моих руках, но я не могу разобрать мелкий шрифт, не могу набрать номер, все цифры и имена вылетели из головы, поэтому тыкаю туда, куда помню, набирая последний номер в журнале вызовов. В этот момент меня мало волнует поздний час, главное, дозвониться, пока есть возможность.
- Мне нужна помощь. – Произношу после того, как долгие гудки сменяются мужским голосом на том конце. С трудом и смутно образ его обладателя вырисовывается у меня в голове. Натаниэль Грейсон. Знакомство с ним было весьма внезапным и не совсем обычным – нас познакомили собственные дети. После пары случайных встреч в парке, на детской площадке, мы обменялись визитками на тот случай, если одному из нас когда-то понадобятся услуги другого. И так произошло в скором будущем – мистеру Грейсону понадобилось продать квартиру, в чем я ему любезно помогла, взяв минимальные комиссионные. И завтра, мне обязательно будет стыдно за этот звонок, но пока, я чуть ли не плача, произношу:
- Пожалуйста, бар «Стоун».
Пожалуй, это все, что я могла объяснить ему прямо сейчас. Слова отказывались складываться в предложения. Я даже с трудом сейчас вспомнила, откуда мне был известен мистер Грейсон и почему именно он оказался в последних вызовах. Я не слышала слов, даже не знала, понял ли он меня, приедет ли он. Все, что я сейчас слышала – это звук собственного учащенного сердцебиения. Этот стук оглушал. Отложив телефон в сторону, я успеваю услышать негромкий звук уведомления – батарея почти села. Подтянув колени к груди, я обвиваю их руками, стараясь взять себя в руки, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова.
Хотелось проснуться прямо сейчас в своей постели и осознать, что все это не более чем ночной кошмар. Но черта с два. Ощущения собственных ногтей, впивающихся в ладонь до кровавых полумесяцев, когда я сжимала кулаки, было вполне реальным. Пусть и на короткий промежуток, но это ощущение физической боли вырывало меня из состояния опьянения, позволяя сохранить остатки рассудка.
Я не осознавала до конца, что за дверью все еще стоит тот мужчина, имени которого, да, и внешности я уже не вспомню. Что я сижу в кабинке туалета на полу, а по щекам уже давно текут слезы. Что возможно,  я жду того, кто и вовсе не спешит на помощь, посчитав это если не пьяной выходкой, то розыгрышем. И именно от него зависит то, как закончится для меня эта ночь. Отсчет пошел.

Не знаю, сколько я так просидела. Была попытка позвонить еще кому-нибудь, но телефон сел, так и не совершив вызова. Сжав его в руке бессильно, я едва сдержала в себе вздох, больше похожий на хныканье. Прислонившись головой к стенке, я облизнула пересохшие губы, осознавая, как же сильно хочу пить.
Медленно погружаясь в состояние небытия, я раз за разом прокручивала в голове момент, когда умудрилась совершить главную ошибку, которую совершают большинство девушек, а после попадают в сводки новостей и весьма с плохим исходом. Когда я оставила свой бокал без присмотра? Вот я делаю заказ и боковым зрением смотрю, как парень наливает ингредиенты в высокий бокал, наполненный льдом. Вот, он передает его мне в руки, втыкая соломинку и желая приятного вечера, скорее на автомате, чем действительно, хотя этого. Вот я делаю глоток и приятный сладковатый и терпкий вкус ощущается на кончике языка. Подруга весело щебечет что-то про отношения, и… Я наклоняюсь чуть ближе к ней, отставив бокал чуть в сторону, чтобы лучше слышать ее сквозь грохот музыки. Дура, ну, какая же я – дура!
Сквозь медленно ускользающее от меня сознание, я слышу обрывки разговоров, больше похожих на обычный треп в женском туалете – обсуждение симпатичных парней и планы на них, обмен любезностями и марками помад и кремов, использованных в макияже. Ничего серьезного, но цепляясь за них, как за спасательный плот, я пытаюсь удержаться в реальности. Монотонный гул музыки лишь убаюкивает, и веки становятся такими тяжелыми, хочется закрыть и погрузиться в сон.
Темнота. Такая приятная прохлада, обещающая умиротворение и спокойствие, и я, как наивная, следую к ней. Голова кружится, и я чувствую приступы тошноты даже с плотно закрытыми глазами. Дождусь ли я помощи или завтра утром стану просто именем в очередном полицейском рапорте? Звук собственного имени, которое доходит до меня, как сквозь толщу воды, становится ответом. Подняв левую руку, я бессильно шарю по тонкой двери кабинке в поисках замка, а когда нахожу его, то дверь распахивается после тихого щелчка, а моя рука безвольно опускается.
Я пытаюсь подняться, пытаюсь собраться, выровнять дыхание и попросить его о помощи. На самом же деле, все это я делаю лишь в своей голове, пока тело остается неподвижным, а с губ срываются лишь сбитые, без ритма, вдохи и выдохи. Единственное, что мне удается – открыть глаза, едва заметно и на короткий миг. Лицо передо мной расплывается, и даже ощутимые прикосновения не позволяют его разглядеть, зато… Нет того приторного запаха табака и чего-то неуловимого и это успокаивает.
- Да, поехали. – Мысленно отзываюсь ему, так и не проронив ни слова, и проваливаюсь уже не просто в темноту, а в бездну.
- Мисс, вы меня слышите? – Женский голос заботливо зовет меня и из той самой темноты, я тянусь к нему. – Вы в больнице, с вами все будет хорошо. Вы можете назвать свое имя?
- Кристина Фелпс. – Горло нестерпимо дерет, как на утро после самой дикой пьянки. Пить хочется, и я облизываю губы.
- Хорошо, мисс Фелпс, вы в надежных руках.
Если бы мне сказали, что все закончится этим, я бы не вышла сегодня из дома, заперлась бы на все возможные замки и под мягким пледом смотрела бы любимые фильмы. В ходе моего внепланового и экстренного лечения я узнала, чем возможно меня накачали – рогипнол. О его действии я была наслышана, все из тех же статей с плохими заголовками, призванные предупреждать девушек и, прося их быть более осторожными. Я читала их, качала головой, считая, что такое со мной никогда не произойдет, а после смаивала ленту вверх, не ожидая, что рано или поздно окажусь на месте одной из них.
Мне промыли желудок – и это было адом на земле. Все мои внутренности выворачивались наизнанку, не один раз и не одну минуту. Капельница вводила мне физ.раствор, необходимый для борьбы с возможным обезвоживанием. Меня рвало, выворачивало наизнанку, пока кто-то из милых девушек успокаивал меня, придерживая рыжие волосы, и вытирая мои слезы. Меня всю трясло, а силы, которые, казались, стали приходить ко мне вместе с тем, как меня отпускало, вновь покинули.
- Возможны провалы в памяти, - вещает все таже медсестра, отмечая что-то в планшете, - я передам ваши контактные данные, и завтра с вами свяжется полиция, прошу, не замалчивайте такое. – Она смотрит сочувственно, пока я из больничной пижамы, в которую меня переодели бессознательную, вновь переодеваюсь в то, в чем меня сюда привезли. – Есть ли кто-то, кто сможет за вами присмотреть на тот случай, если состояние ухудшится? Я могу дать инструкции тому мужчине, что вас привез.
- Мужчине? – Я замерла на месте, держа черный короткий пиджак в руках, и если бы я не была сейчас такой бледной, то можно было бы заметить, как краска и вовсе сходит с лица.
- Что-то не так? Это он… - Она не договаривает, когда я начинаю отрицательно мотать головой, о чем тут же жалею, получая в ответ порцию головокружения.
- Нет – нет. Не он.
Не смотря на просьбы мед.сестры и дежурного врача остаться на ночь здесь, я шла в отказ, упорно настаивая на том, что хочу вернуться домой. Ну, не домой. Там сейчас была Элизабет с няней, и то, в каком состоянии я находилась – не лучшее, что должен видеть ребенок. Я шла медленно, ощущая все еще потерянность и дезориентацию в пространстве, но шла сама, что не могло меня не радовать. Скорее плелась, если уж быть точной. Грейсон сидел в небольшом кресле в зоне ожидания, и чувство стыда и вины снова накатили с удвоенной силой.
- У меня нет слов, чтобы выразить тот стыд, что я испытываю сейчас и ту благодарность. – Произношу, с запинками, в силу своего состояния, останавливаясь недалеко от него, а после прислоняюсь к стене, прикрыв глаза. – Спасибо, что пришел на помощь, но ждать не обязательно было.

Больше всего на свете прямо сейчас, мне хотелось провалиться сквозь землю. Мне бывало стыдно в своей жизни, и не единожды, но обычно – появлялся румянец на щеках, хотелось отвести и спрятать взгляд, а сейчас я лелеяла надежу о том, что под моими черными туфельками разверзнется пол, и я красиво уйду вниз, и чувство стыда вместе со мной. Вот, только этого не случится, а к тем чувствам и эмоциям, что пока еще притуплял препарат, добавиться совсем скоро еще и чувство собственной беспомощности, ибо не то, чтобы передвигаться ровно и уверенно, но даже говорить без запинки едва ли удавалось.
Холодная и чуть шероховатая стена холодит кожу, когда я прислоняюсь к стене, прикрыв глаза, едва удерживая себя в состоянии реальности. Медицинская сестра предупредила меня о том, что это состояние будет накатывать волнами, постепенно ослабевая, посоветовала поесть чего-нибудь, выпить горячего, и надеяться, что утро обойдется без адской головной боли. Вот только от одной мысли о еде комок тошноты снова подкатывал к горлу. Я потеряла счет времени, и севший телефон никак не мог мне помочь в ориентации. Мужчина аккуратно дотрагивается до меня, предлагая присесть в одно из кресел, а после помогает мне устроиться, поддерживая за плечи.
- Не люблю больницы. – Коротко вздыхаю, концентрируя внимание на лице Натаниэля. – Они меня пугают.
В мои руки попадает бланк с отказом от госпитализации, и я едва сдерживаю вздох, если не разочарования, то полного отчаяния. Слишком много строк печатного текста, который, по мнению врачей, я должна была внимательно прочитать, а после заполнить пустующие графы. Ручка плотно зажата между тонкими пальцами левой руки, вот только она слушать меня не желала, и из-за того, что периодически у меня плыло все перед глазами, рукописный текст плыл, а иногда и вовсе казался неразборчивым. Когда, осталось поставить размашистую подпись, я вновь прикрываю глаза, испытывая прилив головокружения, и появлялось ощущение, что я катаюсь на чертовых американских горках: пока я лечу в низине – все относительно хорошо, но стоит набрать высоту и устремиться резко вниз, как мир теряет краски, расплывается и перестает быть таким четким.
- Готово. – Произношу и протягиваю планшетку женщине, пряча лицо в ладонях, а локтями упираясь в колени. Рыжие волосы, которые сейчас уже были давно распущены, пеленой опустились вокруг лица, словно, пряча меня ото всех. В это время Грейсон брал ее номер, обещая позвонить, если ему вдруг понадобиться ее помощь или совет, и я непроизвольно хмурюсь, не понимая происходящего, упустив какой-то важный момент из виду, пока все мое внимание было приковано к бланку.  – Если вспомню, куда я переехала. – Отвечаю, спустя небольшую паузу после вопроса, собирая мысли в кучу, но нужный адрес почему-то упорно не желал всплывать на поверхность сознания. – Голова совсем не работает. – Произношу негромко, чувствуя при этом злость, стыд и беспомощность.
Еще немного времени, а, может, и больше, чем я предполагала, уходит на то, чтобы бланк прошел проверку и мою выписку официально подтвердили. Оставалось самое главное – добраться домой, и в этом мне вызвался снова помочь Натаниэль. Что-то внутри меня просит отказаться, ссылаясь на то, что я итак, возможно, нарушила его планы, но другая часть меня напоминает, что сейчас лучше находить в компании знакомого, а не вызывать такси, за рулем которого, может оказаться неизвестно кто.
Мы шли медленно, в основном из-за того, что передвигаться быстро в полусознательном состоянии было тяжело, и наличие обуви на каблуке, пусть и устойчивом, никак не облегчали ситуацию. Порыв свежего воздуха помогает отвоевать еще одну малую часть моего сознания. В машине было прохладно, и мурашки пробежались по открытым участкам кожи, но надевать пиджак совсем не хотелось. Холод мог помочь прийти в себя, и, если существовала такая вероятность, то я могла нырнуть в холодную ванну, наполненную льдом, и просидеть в ней столько, сколько понадобиться. Выудив из памяти, как рыбку из пруда, адрес новой квартиры, называю, пока он не сорвался с крючка.
Квартира еще была не до конца обставлена, большинство вещей все еще хранилось в коробках, и жили мы пока еще в старой. Необходимо было сделать кое-какой мелкий ремонт, докупить мебель, обустроиться и только после этого, планировалось новоселье в полной мере, с приглашением близких друзей и родных. Ехать домой к Лиз – хотелось, но нельзя, чтобы ребенок видел меня в таком состоянии. Ехать в гостиницу – тоже не то, а вот квартира, пусть и без особых удобств – самое то.
- Не нужно было отменять. – Произношу, когда его голос вырывает меня из водоворота мыслей. Поворачиваясь к нему, я бросаю на него беглый, смазанный взгляд, а после устремляю его на пустую дорогу и светофор, который отсчитывал секунды. – Пакет документов уже полностью готов, их стоило только подписать. Но, если хочешь, можем перенести, я проверю документы еще раз. – Рассуждаю вслух, нахмурившись, но не из-за отмены сделки, а от того, с каким трудом это удавалось делать. Слова упорно не желали выстраиваться в предложения, а то, что получалось с первого раза, было весьма нелогичным. Приходилось продумывать каждое слово, местоположение его в предложении, и уже только после этого говорить.
– Извини, что так получилось. – Произношу, нарушая тишину. – И со сделкой, и с сегодняшним вечером. – Снова взгляд в окно, и мне удается высмотреть магазинчик, который располагался совсем недалеко от нового дома. – М-м-м, - протягиваю я, - нет. – Отвечать пришлось честно. – Но со мной все будет хорошо, - добавляю тут же, - я просто приму душ, заправлю постель и лягу спать. Честно. Обещаю, даже не выходить за пределы квартиры до завтрашнего утра.
Впрочем, мои слова, видимо, были недостаточно убедительными, либо еж просто не возымели какого-либо эффекта, так как спустя уже десять минут мы поднимались на лифте высотного дома, на седьмой этаж. Негромкий сигнал, похожий, на звон колокольчиков, уведомил о том, что пора выходить. С ключами я справилась – с третей попытки, но все же справилась. Сигнализация еще не была активирована, поэтому, войдя в квартиру, я щелкнула свет, который точечными светильниками осветил коридор и зону прихожей.
- Еще не все вещи перевезли и разобрали. – Комментирую, оставляя пиджак на пуфике.  – Не хватает времени, чтобы контролировать происходящее здесь, но к концу месяца, уже должно быть все готово.
Квартира представляла собой двухуровневое помещение, на первом этаже которого располагалась гостиная, зона кухни и обеденная зона, объединенная в одну для экономии пространства, и игровая комната, которая пока оставалась пустой.  А вот гостевую уборную и прачечную уже установили, заполнив необходимым. По проекту дизайнера квартира должна быть в серо-черных оттенках, а декор из дерева и деревянные элементы, обилие цветов и зелени, должны были создать контраст, чтобы помещение не выглядело мрачным и угрюмым.
Второй этаж был отведен уже под: спальни – мою, Лиз и еще одну гостевую, на тот случай, если понадобиться кого-то расположить; рабочий кабинет – чаще я работала из дома, и необходимость своего угла я ощутила очень остро, в сотый раз ища что-то среди детских игрушек и раскрасок, которые так любила дочь; и основная ванная комната – с огромной ванной и душевой кабиной.  Здесь уже комнаты были светлее, а детскую уже несколько дней, как украшал декор елок на стене, выполненных в ручную. Дочь обожает природу, особенно лес, и каждый раз упорно пытается уволочь меня в парк.

Как только пиджак отправляется на пуфик, следом за ним я скидываю и туфли на каблуке, ощущая босыми стопами прохладу пола. Сохранять равновесие проще, если на тебе нет дополнительных семи сантиметров тонкой шпильки. На секунду я замираю, вытянув руку и коснувшись стены, прикрываю глаза, делаю вдох, и пытаюсь найти в себе последние силы, остатки мужества и выносливости, которые помогут добраться до второго этажа и спальни. А найти их надо.
- Не упаду. – Отмахиваюсь, снова делая небольшие шаги в глубину квартиры, зажигая свет. Кое-где стояли коробки с вещами, и все вокруг, словно, после погрома, но, даже у этого погрома была своя система, помогающая ориентироваться в коробках и пакетах при поисках нужного. – А, если, упаду, то, может, быстрее приду в чувства после того, как ближе познакомлюсь с кафельным покрытием. – Уже пытаюсь отшутиться, но при малейшей попытке улыбнуться, колокола в голове звенят с еще большей силой.
Не люблю быть слабой в глазах других. Да, и кто вообще такое любит? Жалость во взгляде всегда выбивала меня из колеи, заставляла злиться на саму себя, за то, что не справилась с такой простой задачей, поставленной много-много лет назад. Покажешь слабость и ей непременно воспользуются – так я считала. Нужно быть сильной, закалять себя, свою волю и характер, бороться, барахтаться самой, показывая лучший пример своей дочери. Чем будет лучше, если при каждой неудаче я буду опускаться на пол, поджимать ноги, и рыдать в три ручья, жалея саму себя, пострадавшую от вселенской несправедливости?
- Ты не обязан нянчиться со мной. – Удивление от услышанного предложения проскальзывает во взгляде, пока я пытаюсь отлепиться от стены, встать ровно, как бы показывая, что не все со мной так плохо. Сейчас. Но плохо было. Чертовски плохо. Зависнув на мгновение, я пыталась вспомнить в голове, прокручивая собственные мысли, куда я направлялась так упорно, и не смогла. Провалы в памяти, со слов врача, для меня сейчас нормальное явление. – Я просто сделаю кофе, крепкий и бодрящий, он должен привести меня в чувство, и мне станет легче мыслить. – Окинув его взглядом, я попыталась представить, как маленькая и обессиленная я, выталкиваю его за дверь. Усмешка на губах выдала результат – не вышло бы, но было забавно.
- Я не за свой комфорт переживаю. – И ведь, правда. Мне было абсолютно плевать на то, что в квартире посторонний. По крайней мере, сейчас. Может, завтра, паранойя вернется ко мне, и я снова буду кусать губы, и бояться, как бы он не увидел чего-то лишнего, чего-то личного, а пока, плевать. – Мне и так дико неудобно, что своим звонком я, скорее всего, порушила тебе все планы, еще и выспаться не дам. Спать на диване – такое себе удовольствие. И в этом доме, кажется, нет ни черта, даже кофе. – К такому выводу я пришла, осматривая коробки взглядом. Переезжая не в первый раз, я приучила себя к тому, чтобы подписывать не только коробки, но и их содержимое.
Через минут десять, может, пятнадцать, а на самом деле – полчаса, я, с помощью Натаниэля, смогла переодеться в домашние шорты и футболку, размера на три больше положенного. И, нет, его помощь заключалась в том, чтобы эти вещи среди коробок найти. Переодевалась я сама, поджимая губы от новой волны слабости и последующей за ней головной боли. Чертовски хреновое сочетание, когда и так шевелиться не можешь, а любой шорох, звук, или малейшее движение откатом накрывает тебя. Я точно знала, что уснуть сейчас – роскошь.
Спальня была именно такой, какой я оставила ее пару недель назад, ночуя здесь в последний раз. Темная отделка стен, большие окна и светлое напольное покрытие. Кое-что оставалось не законченным, но в ближайшее время это будет исправлено. Кровать, стоящая по середине, была сверху накрыта тонким покрывалом, под низом плед чуть потолще – заменял одеяло, подушка и на этом ее убранство заканчивалось. Прикроватная тумбочка была пуста, а в дальнем углу комнаты стояли коробки. Они были везде. Даже в детской. И страшно было представить, как это все, в ближайшем будущем, мне предстояло разобрать, разложить, найдя каждой вещи свое место.
- Раз уж ты остался здесь… - Произношу, когда, крепко держась за перила, я спускалась вниз по лестнице, - может, закажем что-то перекусить? Медсестра в больнице говорила, что стоит перекусить, или хотя бы попытаться. Она связывала это с работой желудка, выведению остатков дури или что-то в этом роде. – Шевелиться становилось, к слову, чуть проще и легче, но слабость все еще была. И к ней добавлялось головокружение. Процентная вероятность того, что я смогу что-то съесть, стремилась к нулю, но, может, напитки помогут зарядить почти севшие батарейки.